Юлия Лапутина, министр по делам ветеранов, рассказала, как и от чего надо беречь в тылу фронтовиков, почему это важно для общества и когда появится украинский Арлингтон.
Каждый новый час полномасштабной войны россиян против Украины делает Министерство ветеранов потенциально все более важной частью отечественного правительства. Ведь количество фронтовиков только растет, а проблематика самого этого направления усиливается. Следовательно, увеличивается и объем вопросов, которые нужно будет решать государству, чтобы сохранить общественное «здоровье».
Сейчас Минветеранов занимается вопросами психологической и социальной адаптации ветеранов, созданием Национального военного кладбища и одновременно получает много критики относительно своей работы от самих бойцов и семей погибших. Еще и Счетная палата в конце 2023 года обнародовала заключение о неэффективном использовании ведомством государственных средств.
Что происходит с министерством сейчас и к чему оно готовится в будущем? Обо всем этом NV поговорил с главой ведомства Юлией Лапутиной. Бывшая заместитель начальника СБУ-шной Альфы, участница АТО и вторая женщина-генерал в истории независимой Украины, она уже достаточно долго — с декабря 2020 года — руководит Минветеранов.
В ноябре прошлого года вы говорили, что проект «Помощник ветерана» (создание института помощников ветеранов) заработает полноценно. Что сейчас с этим проектом, выдержит ли он такое количество (которое вы озвучивали ранее — до 4 млн) ветеранов? Учитывая новую мобилизацию, количество ветеранов будет больше.
Когда началось полномасштабное вторжение, то мы поняли, что у нас будет страна защитников и защитниц.
К моменту вторжения в государственном реестре ветеранов было уже 500 тыс. человек. Но когда люди в режиме реального времени начали приобщаться к армии, мы поняли, что количество людей будет намного выше.
Но когда я говорила о 4 млн, то имела в виду не только комбатантов, но и членов семей погибших, например, детей.
Сколько конкретно мы будем иметь ветеранов после боевых действий, будем знать позже. И это будет зависеть и от того, сколько людей мобилизуем.
Но и эти 4 млн, это более 10% населения. Их нужно интегрировать в гражданскую жизнь после победы и после ранений.
Сейчас мы можем демобилизовать людей только в связи с ранением. И они должны получить от государства понимание, как жить после войны.
Людей уже сейчас возвращается много, и когда мы ездили в регионы и проводили мероприятия по ветеранской политике, слышали именно от общин, что нужен кто-то, кто бы смог в поселке, маленьком городке помочь ветерану. И ветеран должен знать, что у него есть опция обратиться к помощнику, или самому пойти в ЦНАП (центр предоставления админуслуг).
Ветеран, который вернулся с боевым опытом, справедливо считает, что государство должно предоставить ему все необходимое. Но никто не был готов к такому широкомасштабному вторжению. И ни одна страна сейчас в Европе не была бы готова к этому.
Поэтому общины сказали: давайте придумаем какой-то инструмент помощи. Мы решили, что такие люди-помощники должны поддерживаться государством. Институт помощника стал экспериментальным пилотным проектом, который мы запустили в четырех областях в прошлом году. Он просуществовал до конца 2023-го. Желающих оказалось гораздо больше, чем мы могли покрыть. Потребность оказалась больше. Мы также дискутировали, кто именно должен быть помощником. В первую очередь, это принцип «равный-равному» — или ветеран, или член семьи.
Помощник ветерана — это лишь элемент ветеранской политики. Мы хотим сделать безбарьерной точку входа ветерана ко всем системам и услугам, которые есть в государстве. Мы также хотим, чтобы были созданы самостоятельные структурные подразделения по делам ветеранов, и там должны быть трудоустроены ветераны. Чтобы через эти подразделения мы также могли реализовывать субвенции наших бюджетных программ.
Бюджет министерства на этот год — почти 14 млрд грн. И это намного больше, чем в предыдущие годы.
Мы также запустили в прошлом году линию психологической поддержки ветеранов, но в обращениях были вопросы не только психологические, но и юридические. И мы в этом году имеем договоренность с партнерами о создании общегосударственной ветеранской «горячей линии». В идеале, она должна работать так, чтобы после этого звонка к ветерану приходил помощник и помогал.
Так этот проект продолжает свое существование уже в 2024 году? И какой предусмотрен бюджет?
В этом году мы имеем подтверждение государственного бюджета, что мы его начинаем на всю страну, у нас есть на это средства. Не все помощники сейчас трудоустроены, но это потому, что мы отрабатывали порядок возмещения им за предоставленные услуги.
Но мы обучили много людей. И в этом году начнут появляться в общинах штатные должности, и все эти люди будут трудоустроены.
На следующий год на него выделено около 4 млрд грн.
Верховная Рада проголосовала за законопроект о переносе Национального мемориального кладбища. Предлагается, что это будет Гатное под Киевом. Перед этим предлагали Быковню, а до того Лысую гору, но оба эти участки были отклонены. Когда будет открыта хотя бы первая очередь кладбища и почему этот процесс такой долгий? Ведь, как я знаю, родственники продолжают хранить дома урны с прахом погибших, потому что негде захоронить.
Законопроект этот не об участке, а об упрощении процедуры начала строительства. Сейчас он уже подписан президентом.
Рассматривалось много участков: и Лысая гора, и Быковня, и Гатное. Участок должен был быть достаточно большим, с учетом того, что это не просто о захоронении, а и о создании мемориального кладбища, как комплекса. Где будут и места захоронения, и колумбарий, и музей, и аллеи вечной памяти.
Мы в министерстве не являемся специалистами по историографии, археологии. Мы работали над тем, чтобы не иметь участок проблемный. Например, в Быковне обнаружили останки жертв сталинских репрессий. Мы опирались на мнения специалистов.
Мы проводили коммуникации с семьями, и понимаем, что особенно тем, кто с временно оккупированных территорий, негде хоронить родных. Но нам важно было, чтобы участок не был связан с другими чувствительными историческими периодами.
Есть и другие проблемы. Например, унифицированных надгробий. Арлингтонское кладбище имеет унифицированные надгробия. А у нас есть люди разной веры. Нужно еще унифицировать много нюансов.
Когда может начаться строительство?
При всех благоприятных условиях, то первые захоронения могут быть в начале осени этого года.
А начать строить в конце весны, в мае.
Но согласно законодательству, ответственность за захоронение находится на местной власти. И здесь важно, как местные власти относятся к мемориальной работе. Ведь военный должен быть похоронен в соответствии с церемониалом. Должен быть ритуал, почетный караул, украинский флаг. В уставе ВСУ это уже предусмотрено.
Сейчас много критикуют коммуникационную кампанию по мобилизации, но реакция на мобилизацию также зависит и от того, что происходит с ветеранами уже после армии. Есть ли у министерства сейчас наработки по улучшению информационной политики по чествованию ветеранов, информированию общества?
Раньше у нас военные увольнялись на пенсию после прохождения военной службы. И никто не видел практической роли военных в государстве. Им предоставляли льготы, которые не соответствовали потребностям. И даже с 2014 года я не могу сказать, что в государстве было видение ветеранской политики. Любой военный скажет, что системной политики интеграции военных в гражданскую жизнь у нас не было. Когда я пришла в министерство, его бюджет составлял меньше, чем бюджет одной из общин Киевской области. А очередь на жилье была больше 4 тыс. В год же выдавалось не более 150−200 квартир.
Когда пришла, то я имела серьезный разговор и с премьером, и с президентом Украины, что надо поддержать обеспечение ветеранов.
И президент поддержал. Мы получили средства — 5,5 млрд грн перед полномасштабным вторжением. Тогда бы мы покрыли всю очередь на жилье. Но вторжение изменило наши планы. Секвестром бюджета эти деньги полностью забрали на оборону.
Уже в прошлом году, когда мы отстаивали бюджет, нас все поддержали. Мы получили 5,5 млрд, хотя стоимость жилья за это время увеличилась. На конец года у нас осталось не использованными еще 400 млн грн, и мы реализовали их так, чтобы перед новым годом еще 247 семей получили субвенции на жилье. В общем, субвенции на получение жилья получило за прошлый год 2627 семей ветеранов.
Ветеранская политика позволяет ветеранам интегрироваться в гражданскую жизнь, это та реформа, которая не реализовывалась, хотя это является требованием к вступлению в НАТО. И это не только о ветеранах, но и о тех, кто до сих пор служит. Когда человек вступает в армию, он должен знать свои права, с ним должен работать специалист сопровождения. В Америке солдат три года прослужил, и он имеет опцию бесплатного образования и трудоустройства. Чтобы не произошла маргинализация. И мы как министерство, вместе с центрами ветеранского развития, которые мы создаем вместе с центрами образования, также можем реализовывать это, и предлагать ветеранам гибкие программы обучения. Также, скрининг здоровья, психологическая реабилитация. Это комплекс политик, на которые должны быть бюджеты.
Мы имели много дискуссий с Минздравом относительно ответственности за реабилитацию ветеранов. Особенно, относительно психологической реабилитации. Нам иностранные специалисты говорили: нужно, чтобы психолог был рядом сразу после того, как человек в больнице откроет глаза. Мы начали работать, но и Минздрав, и Национальная служба здоровья (НСЗУ) сделали вывод, что это дублирует какие-то функции последней.
Поэтому мы приняли решение, что полностью берем на себя доступ ветерана к психологам в общинах. И сейчас мы сделали постановление Кабмина, чтобы был создан электронный реестр поставщиков психологической помощи, и мы планируем возмещать средства за услуги психологам. Для ветеранов это будет бесплатно.
Правда ли, что министерство хотели ликвидировать и даже присоединять к министерству социальной политики?
Официальных сообщений об этом не было. Структура Кабмина все время обсуждается. Но премьер-министр постоянно подчеркивает важность ветеранской политики. И президент, и председатель ВР также.
Исторически министерство создавалось как «обломок» министерства социальной политики, но это были другие исторические времена. Но это не только социальное, но и министерство безопасности. Потому что ветераны — это люди с боевым опытом, а угроза от РФ у нас никуда не исчезнет и дальше, пока РФ не развалится. И мы должны сохранять ветеранов, как носителей гражданской идентичности.
Но когда я пришла в министерство, то удивилась, насколько инертно воспринималась ветеранская политика. Мне надо было убедить бюрократическую прослойку госслужащих, которые не понимали, что ветеранская политика — это о людях, а не о статистике.
Есть подходы некоторых экономистов-технократов, которые считают бюджетами и цифрами: мол, если объединить[министерства], то будет меньше бюрократов. Но государство во многом будет базироваться на ветеранах. И это важно. После победы у нас будет новый общественный договор. Демобилизованный человек будет приходить на рабочее место, а в этом отделе будет работать человек, который уехал куда-то за границу. И начнутся вопросы: а где ты был, а что делал?
Всем со всеми придется договариваться. Потому что военный хочет, чтобы его уважали. А у того, кто не служил, может быть чувство вины.
И многое будет зависеть от наших коммуникационных навыков. Мы должны понимать, как это делать. Потому что когда человек имел тяжелый опыт, у него надо спрашивать разрешения на заход в его частную зону.
В США бюджет министерства ветеранов — второй после бюджета министерства обороны.
А готово ли сейчас общество к принятию такого количества ветеранов? Я думаю, вы также слышали, что увеличивается разрыв между ветеранами и условным тылом. И согласны ли вы с этим?
В начале вторжения общество считало залогом собственного выживания нас, как нации, ветеранов. Они идеализировали защитников и защитников. Но защитники такие же люди, которые взяли в руки оружие. С ходом войны началось меняться отношение. Потому что демобилизованные военные начали возвращаться домой. И там идеалистический миф развенчивался. Потому что с войны возвращались реальные люди. Вы знаете мемы о «наших котиках». А котики не всегда котики, и иногда они даже не хотят, чтобы их так называли.
Люди на передовой больше осознают, что у них будут какие-то проблемы в интеграции в гражданскую жизнь, чем это осознается гражданскими гражданами. И мы должны разрушить барьеры между гражданскими и ветеранами.
Есть у нас подобные проекты. Министерство молодежи и спорта создало спортивный проект «активные парки». И он о том, как говорить с ветеранами, с теми, у кого есть ампутации.
Нам нужно людей объединять. Мы, как государство, должны создать такие условия. Нам нужны программы для всех, кто работает с людьми, чтобы научить их, как говорить с военными. Информационные кампании также.
Счетная палата делала отчет по вашему министерству. Ее вывод — неэффективное управление средствами государственного бюджета на 2019−2022 годы на реабилитацию ветеранов. В общем указано, что неэффективно использовано было 182,1 млн грн. А ветеранские организации говорят, что не было реализовано ни одного проекта. Правда ли это?
Много замечаний по деятельности действительно есть, но в заключении того, что есть нецелевое использование денег, нет.
Когда мы говорим о реабилитации, то это многолетняя дискуссия с Минздравом: кто за что отвечает.
Я считаю, что в НСЗУ должны быть мультидисциплинарные команды по оказанию психологической и психиатрической помощи. Потому что пакета для ветеранов у них нет. Я говорила с врачами-психиатрами, и они говорят, что мы получаем пациента, который реабилитировался после тяжелого ранения или ампутации, но психиатрически он уже запущен. А когда нам сказали, что есть дублирование с НСЗУ, то мы перестали контрактовать эти медицинские учреждения. Все эти средства были перенаправлены на жилье для ветеранов.
Но в прошлом году мы прописали новый механизм и Счетная палата нам дала много советов по усилению психологической составляющей. Поэтому реабилитация — это Минздрав и НСЗУ, а психологическая помощь — это наше министерство.
Были слухи о вашем возможном увольнении. Обсуждали ли с вами во власти вашу отставку? Говорили ли вам, что работа недостаточно эффективна или слышали ли вы такие оценки от профильного комитета парламента?
На следующий день после назначения чиновника начинаются слухи о его отставке. Я от чиновников не слышала ни одного предложения уйти в отставку. Но я осознаю, что большой промежуток времени работаю на этой должности, и любая должность — временная.
Сейчас Кабмин обновляет свой законопроект по мобилизации, который наделал много шума. Даете ли вы какие-то рекомендации? И какие?
Когда я шла на службу, то у меня была проверка психиатра, экспертно-психологическое исследование, и потом выводы делали и психиатры, и психологи. Определяется уровень стрессоустойчивости.
Военных проверяют также. Гражданских никто не проверял, их уровень никто не знал, они попадают под риск вдвое больший, чем у военных. Нужно улучшать качество ВВК, исследовать, может ли человек идти на первую линию, возможно, его стоит на вторую линию.
У нас есть предложения к законопроекту, но лидерство занимает министерство обороны, и оно должно дать рекомендации относительно того, как проводить ВВК. И мы это обсуждаем. Особенно о том, что должен быть усилен психологический компонент ВВК.