«У нас банно-ресторанные рельсы. На военные рельсы мы не перешли». Большой разговор Бахматова с Кожемяко и Жаданом

Кожемяко также сообщил о сборе на линию обороны бригады Хартия, в котором, кроме Жадана, помогает известная украинская теннисистка Элина Свитолина, и высказал мнение, что Украина не создает собственного аналога линии Суровикина, хотя военным администрациям выделялись на это деньги, из-за отсутствия ответственности.

— У меня есть собственное ощущение, я его считываю из таких микро- каких-то историй. Меня интересует бравурная медиа-среда, которая изначально нас готовила к быстрому контрнаступлению, победе. И уже сначала, в 2022 году, мне люди очень важные говорили: до встречи в Ялте. Потом в 2023 году хотели уже ножки мочить. А я внимательно читаю, анализирую, и я понимаю, что, бляха, совсем не легко. Совсем не так, как пишут медиа все. И блогеры, и медиа — никто не говорил правду. Сейчас начинают говорить, что не все получается. Как ты прокомментируешь эту историю?

Всеволод Кожемяко: Я думаю, что просто много пишет людей, которые не разбираются вообще в войне, что оно такое и как оно. Надо людям, которые вообще об этом пишут, возможно, чаще бывать и смотреть, что оно такое. Потому что если брать войну так прагматично, как проект, — это очень тяжелая история. Это связано с человеческими жизнями, с каким-то сумасшедшим объемом взаимодействия горизонтального, с противостоянием врага. И оно так быстро не бывает. Поэтому, когда люди начинают постить или арбузы, или эти все истории, смотришь на это… Оно, с одной стороны, смешно, но оно не смешно.

— Оно не смешно, в том же и ситуация трагическая. Потому что после тяжелой зимы ждали контрнаступления, все писали сейчас-сейчас, вот-вот. Давление сумасшедшее на ВСУ.

Всеволод Кожемяко: И давление на людей, которые там, понимаешь? Давление там. Люди гибнуть идут.

— «Я слышал это контрнаступление» — я слышал эту историю. Так тяжело.

Всеволод Кожемяко: Знаешь, что такое ночь перед боевой операцией? Особенно для людей, которые хоть и научились, но не были задействованы еще в боевых действиях, не имеют опыта. Есть определенная категория людей, определенное количество людей, которые готовы, которые спокойны. А так народ же волнуется. Это, я тебе скажу лично, заснуть трудно — разные мысли. А когда ты открываешь, а там арбузы, какие-то коньяки херсонские, ты думаешь: ну камон.

— Сейчас мы приходим к ситуации, что уже большинство страны будет понимать, что не все так легко, правильно?

Всеволод Кожемяко: Слава Богу.

— А это очень важно. Сейчас будет, как это… похмелье? Когда ты так радуешься, тебе радостно, а после того — раз, и ты чувствуешь, что впереди еще может быть год, два, три. Вообще, это уже происходит 10 лет.

Всеволод Кожемяко: Я уверен, в принципе, и был, что это будет долго.

— Ты как человек, во-первых, из крупных бизнес-проектов, во-вторых, воевавший, как бы ты оценил и что бы ты советовал? Потому что мы говорим здесь о восстановлении и трансформации. К сожалению, когда мы придумали этот проект, (это также я жертва этой истории) я думал, что сейчас — восстановление и трансформация. А я сейчас езжу по громадам, и мне говорят: Максим Исанович, слушайте, может, не будет еще пока восстановления? Давайте подождем, еще война идет, еще прилетает.

Всеволод Кожемяко: Да, немножко оно, знаешь, когда о восстановлении… И ты знаешь, есть несколько коннотаций слова «восстановление». Там, на территориях на линии фронта, если ты скажешь слово «восстановление» — это восстановление позиций. То есть ты потерял позицию, надо восстановить — это задача. Восстановление на каких-то территориях, которые деоккупированы — это люди связывают с коррупцией и со злоупотреблением.

— То есть когда люди начинают что-то строить — это автоматически коррупция, правильно?

Всеволод Кожемяко: Нет. Просто народ же все видит. И на местах, когда начинают что-то восстанавливать, все видят, как оно восстанавливается. Можно же говорить, официальные какие-то версии называть, но в фольклоре, в творчестве народном оно же все отображается. Поэтому это другое. А в Киеве восстановление — это какой-то глобальный проект, большой, когда все, уже после победы. Мы уже якобы победили, сейчас осталось только восстанавливаться. А вот, кстати, слово «трансформация», оно, я думаю, очень уместно сейчас. Потому что нам нужна трансформация. И в первую очередь трансформация Сил обороны и нашего отношения к вообще этим процессам, которые происходят.

— Ты человек конкретный. Вот чтобы ты сделал раз-два-три по трансформации, чтобы Вооруженные силы Украины стали другими? Потому что я знаю, что еще не все идеально.

Всеволод Кожемяко: Что надо продолжать делать и что надо делать? Надо в первую очередь обучать людей, готовить людей. И надо наладить управление процессами в армии — желательно, реально по натовским стандартам.

— То есть это все о менеджменте?

Всеволод Кожемяко: Это все о менеджменте. Когда говорят «натовские стандарты» — это не про автоматы и не про калибр. Это о менеджменте. Это о принятии решений, о контроле, о работе над ошибками, о выводах.

— В ограниченном времени и в ограниченном ресурсе, правильно?

Всеволод Кожемяко: Абсолютно. Есть определенные алгоритмы, которые уже давно все придуманы. И когда у нас говорят некоторые, что полностью оно работать не будет, не может, потому что там что-то…

— А почему?

Всеволод Кожемяко: Я помню, что в бизнесе в конце 90-х годов, когда мы начали заниматься вопросами бюджетирования, планирования… Знаешь, бизнес был сначала хаотичный — «бей-беги». А потом, когда мы начали заниматься этими вопросами, то люди что говорили? Да оно работать в Украине не будет, не будет бюджетирования, еще какие-то процессы. Оно работать не будет, потому что Украина какая-то другая, другой какой-то путь. Никакой не другой путь. Велосипед изобретать не надо. Надо просто брать и делать. То есть я об этом. И об обученности людей, и, конечно, техническом переоборудовании, по роботизации. Это то, чем занимаются сейчас Минцифры, Федоров, и, возможно, сейчас уже другие структуры будут заниматься также. И самостоятельное производство оружия, и БК — это тоже для нас очень важно. Это то, чем сейчас занимается Минстратегпром, где Камышин. Я бы сказал, что это основное. Потому что любое железо без человека не работает. Должен быть человек, должны быть обученные офицеры младшего и среднего состава. Это очень важные люди.

— Сколько людей нужно сейчас, условно, офицеров? И сколько их не хватает?

Всеволод Кожемяко: А я не знаю. Это же должно, если взять подход…

— А по Хартии, например? Ты помогаешь и развиваешь вооруженное…

Всеволод Кожемяко: Я помогаю бригаде. Безумно не хватает. Просто безумно не хватает офицеров среднего звена и нижнего звена. Конечно, я не говорю о высших должностях — уровень комбрига и выше. Это уже люди, которые прошли это горнило.

— Их надо меньше?

Всеволод Кожемяко: Их меньше, но там, если человек талантлив, его сразу видно. Они все известны. Все всех знают.

— Серьезно? Нет такого, что кто-то такой новичок?

Всеволод Кожемяко: Темных лошадок нет. Например, все комбриги всех бригад фактически — они все известны. Потому что все на фронте… Я когда никто ничего не видел, смотрел о войне кино советское, я думал, как это можно встретиться на каком-то большом фронте? Кого-то встретил — или свое село освобождал, или с кем-то обнимаешься. А можно очень легко. И такие встречи постоянны. Потому что происходят ротации как частей, так и людей. И они все пересекаются.

— Все знают, как это выглядит, где, кто будет?

Всеволод Кожемяко: Все пересекаются в разных местах, и все всех видели. И те, кто реально качественные военные менеджеры, все их знают. Поэтому здесь тоже все известно, все понятно.

— Качественный военный менеджер, командир бригады, он должен беречь людей, планировать операции?

Всеволод Кожемяко: Там еще и хозяйство есть, есть логистика, есть финансы, есть публичная составляющая тоже. И есть составляющая коммуникационная — не публичная, а коммуникационная. Коммуницирование с руководством, коммуницирование с соседями по горизонтали, с совместимыми подразделениями и так далее. Там много очень. Если посмотреть, бригада — это от четырех до семи тысяч. А есть у нас и больше бригады. Это большое предприятие. Это не просто, что «есть, так точно».

— А о трансформации давай договоримся. У нас есть, условно, сколько? 40 бригад?

Всеволод Кожемяко: Я не знаю. У нас больше.

— Какое-то количество — десятки бригад. Как ты думаешь, какое количество их уже прошло эту трансформацию, что можно сказать: эти уже топовые, они молодцы, а остальным надо еще поработать?

Всеволод Кожемяко: Дело в том, что есть определенное количество бригад, скажем так, где понятное руководство, которое имеет определенные настроения на трансформацию. И они тоже известны. Я не хочу их называть, чтобы кого-то не обидеть. Я могу сказать о Хартии: я верю в эту часть, и я верю в военное руководство этой части.

— Это отдельная бригада, правильно?

Всеволод Кожемяко: Да точно, в Национальной гвардии Украины. Потому что это талантливые военные, это ответственные менеджеры руководят этим подразделением. И я знаю, я верю в то, что сейчас очень такой испытательный момент будет выхода, потому что это новосозданная бригада. И я верю в то, что будет все хорошо. И готов положить время и усилия на то, чтобы оно и было все хорошо. И с такими людьми можно работать.

— Я знаю, что у вас идет сбор. Расскажи, пожалуйста, подробно о сборе?

Всеволод Кожемяко: Сбор мы объявили для организации линии обороны. Есть определенное понимание. Потому что сейчас война трансформировалась в такую войну роботов очень сильно. Очень большое значение, большое влияние имеют дроны, беспилотные приборы и борьба с ними. Это, соответственно, дроновая техника — самолеты и коптеры, и системы РЭБ — радиоэлектронной борьбы и радиоэлектронной разведки. Это тоже очень важно. Также системы наблюдения. Потому что для того, чтобы в том числе снизить потери личного состава, надо максимально автоматизировать определенные процессы. То есть там, где может наблюдать камера или может наблюдать какой-то дрон, вылетать какое-то беспилотное устройство, то надо этим пользоваться. И враг тоже имеет фактически сейчас уже преимущество, потому что масштабируются они очень сильно.

— Промышленными масштабами, наверное?

Всеволод Кожемяко: Они же отсталые, но когда они уже докумкали… Вот сейчас же было в новостях: экономика у них перешла на военные рельсы.

— Я хочу высказать собственное мнение. Полномасштабное вторжение продолжается два года. И мы сначала над ними смеялись, как мы их назвали?

Всеволод Кожемяко: Орки. А сейчас по-другому называют.

— Нельзя сказать в эфире?

Всеволод Кожемяко: Нельзя. Вместо этого слова я могу сказать «голубчик».

— Они же учились все эти два года. Их убивали, они учились, анализировали, и сейчас они тренируются на этом. Я правильно понимаю?

Всеволод Кожемяко: Не то что они учатся… Да, они изменили тактику. Просто они поняли, что это с нами не сработает, и начали меняться. Но там как? Я помню, когда мы делали первые сбросы с Mavic еще, они вообще думали, что это какие-то пришельцы.

— Серьезно?

Всеволод Кожемяко: Они такого не делали. А мы тоже… какие-то гранатки бросали. Это было на примитивном уровне, по сравнению как сейчас. И на каком-то единичном.

— А сейчас?

Всеволод Кожемяко: Сейчас это массовый характер носит. Сейчас FPV-дроны, сейчас тяжелые бомбы, сейчас очень много всего. Сейчас много уничтожается российской техники именно за счет этих подразделений. Но у них, как проходит по вертикали до горы… Когда до них уже дошло, они сразу — бум, и завод какой-то большой. И все. И, конечно, что имеют влияние. Так для того, чтобы это влияние как-то минимизировать, определенным образом надо организовывать полосу обороны. Потому что, если у тебя прилетает 50 FPV в день, например, на позиции, то ты не думаешь ни о наступлении, ни о чем. Ты думаешь только, как спрятаться. Так же мы пытаемся влиять, так же они пытаются влиять. Поэтому надо защищать.

— Где детали по сбору можно посмотреть?

Всеволод Кожемяко: А детали по сбору пообещали поставить QR-кодом на видео-трансляцию.

— Это Хартия, да?

Всеволод Кожемяко: А можно зайти к нам на сайт khartiia.org и там все будет, или можно мне написать в Facebook в личные сообщения. Нет вопросов. Мы 25 миллионов собираем, но уже 12 с чем-то собрали, так что движется. Нам очень Сергей Жадан помогает, Элина Свитолина нам тоже помогает.

— А, я вижу, она приезжала к вам.

Всеволод Кожемяко: Она и приезжала. Она, когда уехала, сделала в Варшаве потом аукцион: продала ракетку свою и еще что-то. И нам 50 тысяч евро… 55 даже перечислила.

— А вы делаете эту полосу и сбор под харьковское направление, правильно?

Всеволод Кожемяко: Я не могу это говорить. Под какое-то направление. Не в Киеве будет линия обороны.

— Просто линия фронта 1600 километров, и везде нужно это делать.

Всеволод Кожемяко: Вообще-то, да. Это же то, что мы говорили. Есть определенные бригады, где есть понимание, что надо делать, чтобы удержать. Вот так скажем. И то оборудование, которое мы разработали, которое мы с разработчиками спланировали, что мы будем определенными слоями что-то, как-то закрывать… Там есть презентация.

— Это будет линия Кожемяко?

Всеволод Кожемяко: Это линия Хартии.

— Я же троллю тебя.

Всеволод Кожемяко: А почему не Жадана? Жадан скажет: а чего не Жадана?

— Жадана-Кожемяко-Свитолиной. К чему я спрашиваю? К тому, что есть распиаренная ими линия Суровикина, которую они строили полгода. Насколько я правильно понимаю, ваша история не физическая. Но кто-то строит нашу линию Суровикина? Как ты думаешь?

Всеволод Кожемяко: Я думаю, что нет.

— Почему? Почему они откопались на десятки километров влево-вправо?

Всеволод Кожемяко: Это риторический вопрос. Я думаю, потому что есть недостаток ответственности.

— Это же про менеджмент?

Всеволод Кожемяко: Смотри, да, есть недостаток ответственности. Я знаю, что и деньги выделялись якобы военной администрации. И задача у них была. Почему-то.

— Это профукали?

Всеволод Кожемяко: Я не знаю. Я не хочу сейчас… чтобы вас в суд не потянули.

— Я уже сужусь с первым заместителем Киевского городского головы Поворозником, если что. Только что приехал. Так что я уже тренирован. Дальше уже мне, кто там? Мэр Киева? Ну, уже не интересно.

Всеволод Кожемяко: Бери выше.

— Ситуация следующая. Вот военные — подходят к линии Суровикина, видят, как это сделано. Возвращаются назад, думают: а давайте такое же сделаем.

Всеволод Кожемяко: Сейчас уже я вижу Ставку последнюю, президент выступил, сказал правильные вещи, правильные какие-то посылы. Надо проконтролировать вниз.

— Это опять про менеджмент?

Всеволод Кожемяко: Да, конечно же, о нем. Исполнение, контроль — понятно. Понимаешь, люди ассимилировались, они научились говорить правильные слова. Начинается о войне, они сразу такие лица делают: мы наших героев поддерживаем, мы гордимся. И такое… фигня. А потом идут домой и занимаются своими грязными делами. И это, как раньше говорили про вышиванку.

— Что «падла» может воровать в вышиванке.

Всеволод Кожемяко: Да, вышиванка дает право воровать. Я имею в виду, что я считаю, что вышиванка — это просто мастхэв в каждой семье и у каждого человека, у украинца. И это не имеет вообще никакого отношения к воровству, к хищению бюджетных средств или к каким-то другим преступлениям. Это несвязанные вещи. Украинский патриот может быть…

— И в черном просто, и в белом — нет разницы.

Всеволод Кожемяко: Я имею в виду, мы все должны быть патриотами. Это вообще не обсуждается. И вышиванка же не дает права воровать. И то, что ты воевал, не дает права. И то, что ты выходишь и три Mavic передал, — тоже не дает тебе никакого права. Понимаешь, вот в чем вопрос. Поэтому, мне кажется, что какой-то нездоровый пофигизм завладел нами. Когда было страшно, то все тряслись и — давайте-давайте, ребята. Несли, везли, ездили, строили что-то и так далее. Когда перестало быть страшно, оно переворачивается постепенно в АТО 2014-го года: то что-то там кто-то, а мы в Boho, а я на море.

— Я напомню, что такое Boho, друзья. Boho — это был такой знаменитый ресторан, в котором собирались и бухали. В двух словах. Сергей, я вас поздравляю.

Сергей Жадан: Добрый день.

— Нам рассказывал ваш коллега Всеволод по поводу сбора, по поводу, как вы помогаете. Во-первых, есть ли у вас вопросы к нам? Может, у вас есть вопросы? Во-вторых, думаю, будет интересно всем послушать, как вы помогаете и развиваетесь.

Сергей Жадан: Друзья, добрый день. Максим, приветствую вас. Сева, привет. Очень рад видеть и слышать тебя. Мне есть что сказать, если позволите. Во-первых, мне кажется очень симпатичной и правильной тактика и стратегия бригады Хартия, я так понимаю, о ней речь идет, которая заключается в том, что бригада пытается себя проговорить, пытается себя озвучить, пытается прокоммуницировать себя с обществом. И это рекрутинга касается и касается, в принципе, позиционирования себя. Мне кажется, это довольно важно. Мне кажется это то, что некоторые наши подразделения, особенно речь идет о старых подразделениях, которые, работая по данным схемам, некоторые подразделения этому не уделяют достаточно внимания. Это, мне кажется, сегодня особенно важно.

— Может, этому просто не учат?

Сергей Жадан: Возможно, не учат. Возможно, этому не уделяют достаточно внимания командиры этих подразделений. Потому что, на самом деле, это же не так сложно, достаточно взять людей, которые умеют это делать. А сегодня это очень важно, потому что, я думаю, вы сами это замечаете, все глубже разрыв между линией фронта и линией тыла. Мы видим новости, мы все смотрим новости, но обычно это очень субъективные какие-то месседжи, очень субъективные какие-то информационные посылы, которые часто не столько дают тебе целостную, объективную картину, сколько являются основанием и почвой для манипуляций. Мол, здесь очень плохо, здесь надо что-то делать, а об этом участке фронта мы вообще не говорим. И, соответственно, человек в тылу, в принципе, мало что понимает, что происходит сегодня на фронте. Он смотрит на карты, он читает популярных блогеров, у которых, будем честными и откровенными, очень субъективный взгляд. И, соответственно, он почти не имеет новостей непосредственно от военных, непосредственно от подразделений. И вы посмотрите, если подразделения действительно имеют нормальную коммуникационную службу, которая отчитывается, которая проговаривает, которая объясняет, которая показывает, которая, собственно, проговаривает многие вещи, то эти подразделения имеют и поддержку. Потому что общество понимает, с кем они говорят, они понимают, кто является собеседником. Они не говорят с абстрактным украинским героем, абстрактным украинским защитником. Они говорят с конкретным подразделением, командиром, заместителем командира и так далее. И в этом смысле, возвращаясь к тому, с чего я начал, мне кажется, Хартия как раз очень правильно выстраивает коммуникацию и на самом деле приятно иметь к этому отношение. Мне кажется, что это очень правильно.

Всеволод Кожемяко: И, кстати, у нас очень хорошие есть адвайзеры, которые дают советы.

— Кто это?

Всеволод Кожемяко: Я бы сказал, мощные. Мощный человек, который является живым классиком, он фактически нам помогает. И очень много написал, кстати, для Хартии.

— Но у нас есть и другие бригады, другие проблемы в армии. Мы говорим о коррупции в тылу. А давайте поговорим о коррупции в армии. Насколько…

Всеволод Кожемяко: Давайте лучше о гражданке и в тылу поговорим, в первую очередь.

Сергей Жадан: Знаете, если позволите мне сказать, на самом деле, знаете, пожалуй, с нашей стороны не очень корректно говорить о фронте, сидя в тылу. Пожалуй, да. Хотя говорить нужно.

— Смотрите, история же такая. Давайте, как модератор, я объясню. Все «гражданские гниды», «падлы воруют», ВСУ воюют. Это правильно?

Всеволод Кожемяко: Нет, это неправда. Это не так.

— О, а вот теперь давайте поймем, потому что все равны перед законом. Это же закон, верно? Бесспорно. И сейчас эта война, что происходит, она через «беспредел». Наш сосед, Российская империя, напала на Украину «по беспределу». Она нарушила все законы. И если мы не будем следить нашим законом, плохим, хорошим, но они наши, потому что их приняли наши избранники, депутаты, за которых мы проголосовали. Плохие, хорошие, нет разницы. Если мы будем «по беспределу» действовать, кто мы?

Всеволод Кожемяко: По моему субъективному мнению, в армии гораздо меньше коррупции, чем в гражданской жизни, чем в тылу. Почему? Потому что ресурс ограничен.

Сергей Жадан: По моему субъективному мнению, я просто не достаточно владею этой информацией. Не мне давать оценку. Я имею в виду именно то, что не хочется заниматься популизмом и говорить, что среди военных коррупции не меньше, чем среди гражданских. Согласен с тем, что все перед законом бесспорно равны. Здесь не о чем говорить. И так же я согласен с тем, что наша точка зрения в этом случае, видимо, все-таки является субъективной, потому что, насколько я понимаю, ни Сева, ни я, мы не занимались расследованиями. Все те слова о поддержке Хартии, на самом деле, для нас очень важны, потому что за ними стоит наша работа, наши убеждения и наши принципы. У нас сейчас начинается большой тур, 28 городов. И, собственно, главным бенефициаром нашего собрания волонтерских является именно 13 бригада Национальной гвардии Украины Хартия. Поэтому, пользуясь случаем, спасибо вам, что дали мне слово, дали возможность высказаться. И спасибо всем нашим слушателям, которые покупают билеты, делают донаты, участвуют в наших розыгрышах.

— Мы говорили о победе. А вот все ходят и думают, что такое победа Украины? Что это такое сейчас? Все нам рассказали.

Всеволод Кожемяко: Никто этого не знает. Для меня победа, вот я думал над этим, я понял такую формулу, что для меня победа — это когда я смогу спокойно заниматься своими делами. Теми планами, которые у меня были, быть со своей семьей, заниматься какой-то работой мирной и так далее. Вот это вот.

— Но это и было с 2014 года. АТО где-то было там. И все занимались своими делами.

Всеволод Кожемяко: Я не до конца. Я имею в виду, я не до конца занимался своими делами, потому что я много времени проводил именно в АТО. И 2014−2015 год фактически там пробыл.

— Но потом бизнес развивался, и мы понимали, что это замороженная история.

Всеволод Кожемяко: Была такая возможность, но я никогда не забывал об этой стране. Но все равно оно держит.

— Но это вся страна. Если вся страна сейчас будет расслабляться, понимая, что это замороженный конфликт.

Всеволод Кожемяко: Это нельзя такого допустить.

— Но ты четко знаешь больше, чем я. И четко твой комментарий и твоя экспертиза субъективна. Она ценнее, чем моя. Я не понимаю. Я не знаю этого. Но я менеджер. И в рамках ограниченности ресурсов, времени, ресурсов, военных и денег, то мы будем выбирать какие-то сценарии, который будет не такой, как нам рассказывали до полномасштабного вторжения.

Всеволод Кожемяко: Подожди, смотри. Во-первых, я на первую часть скажу, что людям, которые воюют, которые есть на фронте, им очень важно на самом деле, что происходит здесь. То есть они не погружаются в детали, но поддержка, понимание, что их поддерживают, она вдохновляет. Даже когда это просто слова. Даже когда это не деньги или не какие-то действия. Это во-первых. Во-вторых, если мы к твоему второму вопросу. Ты, если ты менеджер, ты понимаешь, что происходит, когда не хватает доходов. Надо максимально оптимизировать эту историю, надо снижать расходы. Затраты надо снижать за счет как раз-таки принятия решений, планирования тщательного, за счет обучения. Это же и затраты, и потери снижает. А потери тоже снижают расходы. Потому что я говорил это много раз и в интервью, что потери личного состава — это же не только человеческая трагедия, это и экономические потери.

— 15 миллионов.

Всеволод Кожемяко: Это прямые. А там еще обучение, люди обучают. Они каким-то образом экипируются. Понимаешь? Там очень большой…

— То есть влияние этого человека на экономику потом.

Всеволод Кожемяко: Это очень большое влияние. Первое, на что смотрит всегда предприниматель, это на расходы. Но во что тогда инвестировать? В сокращение расходов. И этим надо заниматься. И это есть трансформация. Мы инвестируем сейчас как государство в БК и в робототехнику общую, я называю. Это то, что новая черта войны. Это то, в чем мы реально можем сейчас, мы идем другим немножко путем, чем наш враг. Мы отдали это в частный сектор, и это правильно, в принципе. Вот в эти аспекты мы должны продолжать. И мы должны работать с затратами, мы должны работать с людьми, мы должны, должны повышать свою эффективность. Я могу тебе сказать, что, возможно, когда ты, если взять, когда ты приходишь в банк с четкой программой, а не просто «дайте мне побольше всего», то, возможно, там и другой разговор будет.

— Абсолютно. Сейчас мы хотим побольше всего. Четкого плана до конца. может, есть, но он не понятен. Но вопрос о другом. США, крупнейшая экономика в мире, самые крутые чуваки. В 1941-м году, когда началась Вторая мировая война, они ввели ограничения на все. Они стали на военные рельсы, они перестали даже продавать автомобили, потому что все части и все автомобили шли на фронт. Автомобили продавались исключительно медикам, учителям и, по-моему, полицейским. Талоны на все, на хлеб, на сахар, на водку там и так далее. Максимальные ограничения, ограничения в электричестве, везде. Военная экономика. 1941−1947 годы. То есть люди, физически на своей территории не имея врага, воюя с Японией в Тихом океане.

Всеволод Кожемяко: Они аккумулировали ресурсы.

— Чтобы помочь всему миру победить. Что мы? У меня ощущение, что мы сейчас… Мы перешли на военные рельсы?

Всеволод Кожемяко: Нет.

— Ну, и я так говорю. У нас офигенная экономика, у нас все работает, у нас все супер, ограничений нет.

Всеволод Кожемяко: У нас банно-ресторанные рельсы. На военные рельсы мы не перешли.

— А мы до этого говорили о ресурсах.

Всеволод Кожемяко: Ресурсы, конечно, надо аккумулировать. Их надо экономить, где-то собирать, аккумулировать и направлять куда-то. Это большой процесс. Этим надо заниматься.

— Сейчас этого не происходит.

Всеволод Кожемяко: Ну, я не думаю.

— Я это также не чувствую. И я сейчас чувствую, что после двух лет масштабного вторжения сделать это будет мегатяжелее, чем в начале.

Всеволод Кожемяко: Потому что мотивация упала. Мне кажется, что где-то там наверху что-то типа происходит, но оно как решето. Пока донесли, как вода в решете, понимаешь? Пока доносится куда-то там до отраслей или до территорий, оно все проливается. И потом закончится тем, что какой-то там, знаешь, глава громады, кто-то занимается реально, живет этим, а какой-то глава громады купит какой-то дрон, фотку поставит, еще туда добавит губернатора, тегнет, и все, карма чистая, и работаем дальше.

— Есть тезис интересный, что сейчас ребята вернутся с войны и все здесь порешают. Я считаю, что если в тылу не работать на помощь в решении этих вопросов, что будет очень трудно, напомню, что убивать украинского коррупционера нельзя. Во-первых, это мы. Украинская коррупция — это мы. Напомню всем, что один, падла, коррупционер берет, не какой-то мега-честный человек дает эти деньги? И мы должны понимать, что украинского коррупционера убивать нельзя, как российского захватчика. И здесь есть тезис, что сейчас придут люди из армии, помогут решить и так далее.

Всеволод Кожемяко: Не думаю.

— Почему?

Всеволод Кожемяко: Во-первых, если мы не мобилизуем, не аккумулируем ресурсы и все не встанем на защиту нашей страны, кто как может, то никто никуда не вернется очень долго еще. А, может, и вообще никогда. И мы все верим в победу, мы не знаем, когда она будет и увидим ли мы ее.

— Потому что мы не понимаем даже сами, что такое наша победа.

Всеволод Кожемяко: Не потому. Потому что может любой в любой момент в этой стране погибнуть. Просто даже случайно. Это во-вторых. А в-третьих, я не верю в эти бунты армейские. Как они придут и наведут порядок? Каким это образом произойдет?

— Скорее думают, что они как-то пойдут, наверное, на выборы, потом станут депутатами.

Всеволод Кожемяко: Там же тоже среди ребят не все прозрачные. Потому что даже волна тех, кто при прошлой власти…

— Добкин воевал, я знаю.

Всеволод Кожемяко: Воевал.

— Мы же договорились немного пошутить, правда?

Всеволод Кожемяко: Это уже шутку ты забросил.

— Это была очень жесткая.

Всеволод Кожемяко: Да он не то что, он капелланом хотел быть вообще, чтобы добить.

— Привет, вы в прямом эфире, как вас зовут?

— Ярослав.

— Ярослав, слушаем вас.

— Вопрос очень коротенький. Почему сейчас государством не применяется потенциал инженерных пенсионеров?

— А вы инженер, да?

— Очень много людей, которые имеют очень серьезные знания. Но их всех отпускают, потому что вам 60 или 65 и так далее. Мне 70, но я все равно чувствую в силах сделать много полезного для государства. Спасибо.

Всеволод Кожемяко: Смотри, я могу тебе сказать, что много таких случаев. Есть люди, которые активны в возрасте за 60. Во-первых, у нас на передовой люди от 40 до 50 в основной своей массе. Поэтому здесь удивляться… А есть за 60, они приходят, их не используют. Это действительно так. И никакого механизма подбора этих людей куда-то нет. Потому что таких людей много. И я таких кейсов знаю. Люди приходят, «я хочу» — нет, куда ты там, старый уже.

— Мы говорим это о войске. Я думаю, господин Ярослав как инженер имел в виду, я вам подсказываю, господин Ярослав, что правильно сказал Всеволод, что у нас много военного производства выдано на частные компании. Я вам советую обратиться в частную компанию.

Всеволод Кожемяко: Если ваши знания конкурентные.

— Конкурентные знания, то все будет работать. Напомню, что нет вундервафли какой-то, которая нам поможет. Это строгая системная работа, накопление знаний и так далее. Я где-то слышал какого-то эксперта, что он говорит: чуваки, чтобы сделать мавик, надо 20 лет. С нуля, полностью, двигатели, аппаратное обеспечение, все эти истории, надо 20 лет, чтобы простой мавик, свадебный, как мы знаем, сделать, производить дома от и до. То есть 20 лет, друзья, это реально большой срок. Поговорим о помощи Европы и США. Это также об экономике и эффективности.

Всеволод Кожемяко: Это важная история для нас. Без партнеров, я думаю, мы бы, конечно, не справились. Я не являюсь сторонником теории, что нам кто-то что-то должен. Изучая, глядя на историю Украины, в принципе, мы сейчас и так имеем уникальный шанс, когда на нашей стороне фактически вся цивилизованная Европа находится. Мы, в принципе, несколько у нас было потуг и со шведами, и с поляками, и с разными странами, пытались.

— За 300 лет последних.

Всеволод Кожемяко: Да. Пытались там получить как-то свою независимость, но нас постоянно где-то кто-то разменивал, потому что не настолько мы были важны. Сейчас же это.

— А почему сейчас мы другие?

Всеволод Кожемяко: Мы стали неким краеугольным камнем. Потому что другой мир. Выстроена определенная система безопасности.

— Ты хочешь сказать, что мы основные?

Всеволод Кожемяко: Нет, я хочу сказать, что может так быть, что если.

— Что?

Всеволод Кожемяко: Если что, то может эффект домино произойти.

— То есть они понимают, что если что-то произойдет с нами, оно польется на Европу и дальше уже не остановится.

Всеволод Кожемяко: Ну, не только, смотри, дело в том, что если сейчас помогать Украине и не отправлять сюда войска, и, в принципе, и мы должны понимать, что это наше дело. Это наш сосед. Это наше дело, мы должны с этим, это как твою девушку кто-то обидел, ты должен разобраться. Ты не можешь никого отправить. Это наше дело, мы должны с этим разобраться. К сожалению, это наш сосед, это мы, скажем так, «прощелкали» определенные моменты. И им, я думаю, нашим партнерам дешевле будет помогать нам оружием и деньгами, чем потом перестраивать всю систему безопасности и отвечать на вызовы новых прихотей этой страны.